Игорь Тихорский - Лунный свет[ Наваждение Вельзевула. "Платье в горошек и лунный свет". Мертвые хоронят своих мертвецов. Почти конец света]
Мужики, с которыми пошел Юра «на дело», были незнакомые. Они влезли в церковь через оконце в алтарной части. Юра показал им две самые дорогие иконы. Но один из них отодрал замок от шкафчика, где хранилась церковная утварь и, отмахнувшись от Юры, который помертвел при виде такого святотатства, вынул и сложил в рюкзак дискос и чашу.
Самое страшное случилось потом. Проснулся сторож, заглянул в алтарь и даже попятился: «Юра, ты что здесь…» Но закончить фразу не успел. Один из налетчиков ударил его кастетом, потом добил ножом.
Юра не помнил, как они вылезли из церкви, как он оказался у Насти…
И вот теперь ему уже было все равно. Когда Майкл похвалил его за смелость и пообещал, что он все забудет, как только получит кубик «коктейля» в вену, Юра промолчал, тупо подумав: «Может, оно и к лучшему. Умру от наркоты — всем легче будет…»
Теперь они ждали Майкла.
Наконец раздался условный звонок в дверь.
— Принес? — нервно спросила Циркачка, едва открыв дверь.
— А как же! — усмехнулся Майкл. — Что бы вы, скоты безмозглые, без меня делали?
На оскорбление никто не реагировал. Все напряженно ждали.
— Кто вмазывать будет? — осведомился Майкл. — Или сами?
— Я! — вызвалась Танька Эйфория. И, ухмыльнувшись, добавила: — Я люблю колоть.
— Первым ему! — приказал Майкл, показав на Юру.
— Почему мне? — вдруг испугался тот.
— Потому что в первый раз! — жестко ответил Майкл. — Да к тому же тебе и Циркачке «коктейль», остальным «химку».
Танька Эйфория действительно колола хорошо. Юра обнажил руку, она перетянула ее ремнем повыше локтя.
Сначала Юра ничего не почувствовал и хотел было уже обругать Майкла за обман, но вдруг понял, что ему не хочется не только ругаться, но и вообще разговаривать. Он засмеялся, когда почувствовал, что рука его почему-то ничего не весит и он может сколько угодно держать ее на весу. И, оказывается, тяжелая хрустальная пепельница тоже ничего не весит.
— Ну-ну, без фокусов! — предупредил Майкл, внимательно следивший за ним.
А Юра вовсе и не хотел бросать ее. Ему просто стало смешно. И лицо Майкла, и беспомощные позы приятелей — все казалось таким смешным, что он стал хохотать и не мог остановиться. Майкл наклонился, спросил:
— Можешь перестать?
— Могу, — ответил Юра, давясь смехом.
Но скоро и впрямь перестал хохотать, наслаждаясь тем, как вдруг стены стали быстро менять окраску, становясь то синими, то ярко-красными, то зелеными, потом в углах вдруг стали появляться заманчивые уютные красочные пещерки, куда он все бежал и бежал…
В одиннадцать часов вечера Майкл, который один оставался трезвым, подошел к нему, похлопал по щекам. Когда Юра открыл глаза, он заставил его выпить четверть стакана водки, чтобы перебить действие наркотика.
— А теперь собирайся, пойдешь домой! — строго приказал он.
— Никуда я отсюда не пойду, — попытался протестовать Юра.
— Пойдешь!
— Майкл поднял его и, крепко держа под руку, вывел на улицу. Не отпуская, довел его до трамвайной остановки и втолкнул в вагон двадцать девятого маршрута. Посмотрел вслед, усмехнулся и сказал:
— Давай, мальчуган, действуй дальше самостоятельно.
В вагоне Юра таращился в окно, потом вдруг уснул.
Растолкал его какой-то сердобольный мужик на площади Тургенева, сказав, что трамвай идет в парк. Юра, покачиваясь, вышел из вагона, подошел к тротуару, сделал еще пару шагов и вдруг упал.
Вскоре подъехал патрульный газик. Милиционеры хотели отправить его в вытрезвитель, но старший вдруг сказал, присмотревшись: «Что-то мне в этом сосунке не нравится. Давай, вызывай „скорую“». «Скорой», конечно, поблизости не оказалось, тогда парни погрузили Юру в «газик».
В отделении Юра немного очухался, но с удивлением обнаружил, что ничего не помнит: где был, с кем, что делал, помнит только, кто он и где раньше жил. А что происходит сейчас — не понимает.
— Как звать? — спросил дежурный. — Имя как?
— Юра.
— А фамилия?
— Ди… к… ноф, — едва выдавил он.
— Как? Отчетливее.
— Дьяконов.
— Дьяконов? Юрий Дьяконов. — И, обращаясь к сержанту, сказал: — Посмотри-ка ориентировку, одну из последних. Вроде там есть такая фамилия.
Действительно, подросток Юра Дьяконов, шестнадцати лет, разыскивался родителями.
Еще через час Юра был дома. Дежурный напутствовал отца Евгения. Парень, судя по всему, попал к наркоманам. Нам ничего не говорит. Ни адреса, ни имен. Но на руке свежий след от иглы. Если вам что скажет — свяжитесь с нами. Для него же лучше, если мы его компанию маленько тряхнем.
Дома Юра тоже отказался говорить.
На следующий день отец Евгений, по совету Марины — приятельницы жены, матушки Ирины, позвонил Вячеславу Батогову.
Глава пятая
Осадок от разговора с отцом Евгением у меня остался довольно неприятный. Во-первых, я не совсем понял, что от меня требуется. На просьбу отца Евгения разыскать компанию, в которой бывает Юра, я, как мне кажется, вполне резонно заметил, что ловить наркоманов не имеет смысла, а лечить их — обязанность врачей.
Мне показалось, что отец Евгений просил меня заняться приятелями Юры главным образом в связи с подозрением их в причастности к ограблению храма.
Но в отличие от него, мне казалась мало вероятной версия о причастности малолеток к ограблению, да еще и к убийству.
В общем, расстались мы довольно сухо, хотя я и туманно пообещал «что-нибудь предпринять…»
Эта самая туманность как раз и была мне самому противна.
В таком настроении я практически бесцельно проболтался день в редакции, твердо решив на следующий день вплотную заняться Домовым, а также Майклом и компанией.
Но утром, в одиннадцатом часу, когда я с отвращением разглядывал себя в зеркале, решая, достаточно ли хорош, чтобы предстать перед «друзьями со Звездной», позвонил Евграф Акимович.
— Отец Евгений не твой подопечный? — спросил мой бывший глубокоуважаемый шеф без особых приветствий и привычного сарказма.
— Не то чтобы, но… — ответил я и, почувствовав, что ерничество почему-то сейчас неуместно, поинтересовался: — А что случилось?
— Задержан гражданин Дьяконов Евгений Владимирович по подозрению в убийстве ювелира Новикова Семена Осиповича, — сухо констатировал Акимыч.
Я ошеломленно помолчал, потом выдавил:
— Где?
— На месте преступления, а именно на квартире вышеозначенного гражданина Новикова, по Большой Пушкарской.
— Постойте, Евграф Акимович! — взмолился я. — Во-первых, этого не может быть, во-вторых, вы-то как оказались в этом деле?
— С минувшей ночи. Исключительно по просьбе супруги отца Евгения по линии ‘частного сыска. В общем, Славик, давай приезжай, дело серьезное.
— Но хоть чуть-чуть подробнее, Евграф Акимович!
— Ну вот, подробности ему давай, понимаешь. Вернувшись из гостей, гражданка Новикова застала у себя в квартире незнакомого мужчину. На полу в гостиной лежал ее муж, убитый выстрелом в упор.
Гражданка Новикова, не растерявшись, выскочила из квартиры, захлопнула дверь и стала звать на помощь. Соседи пытались узнать, в чем дело, однако Новикова лишь кричала, что нужно немедленно вызвать милицию и что у нее в доме убийца. Последний, кстати, даже не попытался выбраться из квартиры. Прибывшая бригада установила личность неизвестного. Сам понимаешь — им был Дьяконов… Все бы ничего, но в кармане у отца Евгения оказалась записка, написанная сыном. Текст следующий: «Папа, дискос и чаша у ювелира. Он живет на Большой Пушкарской. Прости меня, но я не виноват. Я должен уйти. Мне стыдно».
Записку отец Евгений нашел вечером в комнате сына, на столе. Юры не было. Как он ушел, никто не видел. Дальше — домысливай!
Я помолчал, чувствуя, что постепенно моя растерянность стала уступать место бешенству и, что еще хуже, — ненависти. Откуда она взялась, почему появилась и к кому, я еще толком не понимал.
— Еду, Евграф Акимович!
Глава шестая
Но я поехал не к Евграфу Акимовичу. Предполагая, что мои ближайшие действия повлекут за собой некоторые материальные издержки, я зашел в ближайший к дому пункт и продал сто баксов, которые берег на черный день. Очевидно, он настал. Потом тормознул частника и через пятнадцать минут был на Звездной. В дверь квартиры Домового я позвонил, нежно нажав на пупочку звонка. Но когда дверь открылась, я шваркнул ее ногой, потом, не дав хозяину выговорить ни слова, так «приветил», по выражению Стрельцова, хозяина, что тот влетел головой в комнату, причем его шлепанцы остались в прихожей, а ноги,‘некоторое время повисев в воздухе, опустились на пороге.
Не давая опомниться, я рванул Домового за ворот, второй рукой сжав горло. По мере того как глаза моего «босса» вылезали из орбит, я не без удовольствия наблюдал, как выражение изумления сменялось у него на лице сначала страхом, потом — смертельным ужасом.
![Картер Браун - Том 16. Анонимный звонок [ Авт.сборник]](/uploads/posts/books/148538/148538.jpg)
